Кабинет психоаналитика по дороге домой

Поиск и нахождение места, где можно быть самим собой — выдающийся опыт творческого уединения и удачная возможность осознать наличие гораздо большего пространства для мыслей и переживаний. Саломон Резник говорил, что в сновидениях это появляется в образе закрытых дверей на чердак, во двор или подвал. Однажды появившись, они открывают огромное пространство — иногда пустое, иногда заваленное мусором, вперемежку с драгоценными экспонатами наших воспоминаний.

В 2003 году фотограф Марк Джеральд начал работу над проектом «In the Shadow of Freud’s Couch: Portraits of Psychoanalysts in their Offices».
Это серия портретов аналитиков в их собственных офисах. Герои проекта — психоаналитики разных возрастов, можно сказать даже эпох, «от конца их двадцатых и до наших девяностых». Люди разных национальностей, мужчины и женщины, уважаемые представители психоаналитического сообщества и только начинающие свою практику специалисты. Съемки фотопроекта проводились в психоаналитических кабинетах Нью-Йорка, Калифорнии и Мехико, в Лондоне и Париже, Афинах, Буэнос-Айресе и Мадриде.

Образ психоаналитика кажется нам то забавным то завораживающим из-за его традиционной нейтральности. Начинающие свою практику часто применяют маркетинговый ход, они говорят о том, как хорошо психоанализ удовлетворяет интерес к собственной личности и улучшает качество жизни. Более опытные, избегают обещаний и понимают, что все равно придут те, кто знает: «почему это того стоит». Они уверены, что опыт нахождения собственного пространства хочет пережить каждый, кто больше не живет в культуре, где все бегут от самого себя. Психоаналитический кабинет и человек в нем предназначены для того, чтобы служить пустым экраном для проекций, зеркалом в котором отражались бы фантазии и «закрытые двери» клиента. И в то же время, аналитик и аналитическое пространство, представленное физически его кабинетом, воплощают что-то очень личное. Кабинет психоаналитика, это место где выбирают свое из собственной истории, и в жизни.

Во-первых, очень приятно видеть разных аналитиков, их выражение глаз и узнаваемую «готовность к непринужденному разговору, направляемому случаем», а также совпадающие элементы интерьера или «вещи с историей».
И понимать, что моем кабинете они тоже не просто случайны.
Во-вторых, каждое пространство, так или иначе уже место для переноса. Любопытно его разглядывать и наблюдать свои фантазии в ландшафтах существующих изображений. Ландшафт, в данном случае — это вид, образ местности и взаимосвязь. Внешний вид, ведущий к внутренним ощущениям, воспоминаниям и дорогим сердцу картинам. Знаете, говорят: «… и перед ним открылся захватывающий вид». Каждый раз, подобное впечатление возникает в связи с уже существующим предвкушением объекта желания и пространство открывается во всей своей зовущей привлекательности. Помните, как вы ехали к морю, и вот оно впервые появилось перед вами. Есть в этом что-то интимное.

Так вот о кабинетах, слово «кабинет» производное от французского «саbinеt», и уменьшительное от «cabine» — кабина, будка, каюта. Кабинеты появились в Европе Нового времени, в связи с бурным развитием научной деятельности и литературы. Определение, одной из комнат дома, как кабинета было вопросом престижа. Тем не менее, основная функция кабинета — это рабочая комната для интеллектуальных занятий.

Для этого домашний кабинет должен быть оборудован письменным столом с источником света и стулом. Кабинет обставлялся книжными шкафами для личной библиотеки, произведениями искусства и обычно был расположен рядом со спальней. Обогреть зимой зал, большую комнату было нелегко и небольшие комнаты были более комфортны. Кабинет давал возможность уединиться от домочадцев, посетителей и слуг. Типичным было использование кабинета одним членом семьи, следовательно, в доме могло быть два кабинета, для хозяина и хозяйки. К слову, мне гораздо больше нравится французское — «саbinеt» в противоположность американскому «office».

Будка, каюта, кабина — есть в этом, что-то детское и героическое. Детское, из-за воспоминаний о первых самостоятельных играх в собственные пространства. Не в абстрактное — «я в домике», а вполне реальные: «штабы», «пещеры», «корабли», «звездолеты» и «подводные лодки», где так захватывающе было пережить приключение, войну или путешествие. Action и цель экспедиции обеспечивались исключительно на счет собственной фантазии и страсти.«Отправляющиеся в психоаналитическую экспедицию делают это в надежде, что их открытия позволят им извлекать пользу из авантюры жизни, на риск психоанализа идут те, кто заинтересован в нанесении на карту неизвестных континентов своей души» — писала Джойс Макдугалл в книге «Театр души: иллюзия и правда на психоаналитической сцене».

Ее коллега и хорошая подруга Анна Таквини Резник, известный психоаналитик и профессор Сорбонского университета — говорила, что в своей истории детства она обнаружила игру, которая оказала влияние на ее последующий выбор профессии. «Я переворачивала два кресла и садилась в одно из них, я была таксистом. Ко мне садились разные воображаемые люди, и я везла их туда куда они пожелают. Позже я поняла, что это очень похоже на работу психоаналитика. Ко мне приходит человек. Я у него спрашиваю — куда едем? Он показывает дорогу. А моя задача следить за тем, чтобы мы не попали в аварию». Так кабина из детской игры становится — кабинетом психоаналитика.

Кабинет психоаналитика всегда узнаваем, как кабина водителя. На первый взгляд, ничего особенного. Пол, потолок, стены, дверь. Лампа, небо в окне, птицы, три электрических провода наискосок, след в небе от самолета. Я то люблю то не люблю аэропорты, а дальше уже личное прошлое. Как и положено. Не совсем ясно, о чем я? Так и должно быть. Все правильно, такова судьба наблюдателя со стороны, третьего в психоанализе. Необходимо оказаться непосредственно в анализе, чтобы понимать что происходит. Кабинет аналитика предельно субъективен, независимо от того как он выглядит. Конечно же, он должен быть безопасным, конечно же, там должна быть особая атмосфера, конечно же, он экран для проекций. Вот только звучит все это, как абсолютно внешняя позиция, как история Анны О., на третьем курсе психоаналитического института. Важно другое, важно — чтобы он годился для путешествий в прошлое. В нем, скорее всего, будут книги, торшер и картины, возможно цветы, коллекция чего-бы то ни было, подарки, салфетки — одни под голову, другие — «плакательные», удобные кресло и кушетка. Марк пишет, что некоторые кабинеты производят впечатление, как будто они сами собой образовались вокруг аналитика, выросли вокруг него, настолько естественно могут сочетаться личность аналитика и интерьер его кабинета.

Мы всегда ощущаем, когда попадаем в ту или иную обстановку, что что-то нас тревожит, успокаивает или интересует. Машина ассоциаций без промедления запускает прежние впечатления, которые мы приобрели в самом первом доме, когда окружающее пространство и психологическая атмосфера влияли на нас. И становились то пугающей, то поддерживающей средой. Мы всегда воссоздаем то самое первое пространство наших воспоминаний, даже если оно ощущается как опасное. Для человека в анализе, вхождение в процесс, всегда волнующая возможность, наполнить кабинет и отношения своей привычной атмосферой переживаний. И одновременно, получить опыт безопасного пространства, в котором не соблазняют и не наказывают, а слушают, понимают и признают.

Может быть поэтому, некоторые аналитики используют в создании интерьера психоаналитический принцип нейтральности. Они красят стены в спокойные, светлые тона и оставляют их пустыми, либо на них висят картины абстрактного содержания. Комната приобретает свойства «пустого экрана», на который клиенты проецируют свои душевные содержания – фантазии, тревогу или ожидания. С другой стороны, в таком месте, появляется опасность чрезмерной обезличенности, как в операционной хирурга. Здесь нет ничего, что могло бы «выдать» аналитика, отличить его от сотен других специалистов. Впрочем, каждый решает сам сколько субъективности он готов внести в пространство своего кабинета.

Классический кабинет Зигмунда Фрейда с кушеткой и восточными коврами стал законодателем моды и стиля для психоаналитиков первой половины XX века. И сегодня этот кабинет и его элементы, особенно знаменитая кушетка, по-прежнему являются объектами для идентификации. Психоаналитики не имеют каких-либо знаков отличия, но у них абсолютно точно есть кушетка. Как флаг — символ страны, объект уважения и эмоциональное значение принадлежности, так и кушетка — символизирует психоанализ, она неотъемлемая часть процесса, она действительно кое-что узаконивает.

Харольд Стерн, ссылаясь на Александера и Селесника, говорит еще вот о чем:«Первые записи о психоаналитическом лечении относятся не к солидно обставленному венскому кабинету на Берггассе 19, а к Дионисиуму, открытому театру, расположенному на юго-восточном склоне афинского Акрополя. На кушетке вместо аристократичной Элизабет фон Риттер возлежит безыскусная фигура земледельца из Аттики, Стрепсиада. А позади пациента — не безукоризненный профессор Фрейд, а босоногий, похожий лицом на сатира — Сократ».

«Анализ» продолжался до тех пор, пока Стрепсиад не начал думать о контроле над прибыванием и убыванием Луны так, чтобы месяцы не кончались, а ежемесячные счета не приходили. Эта сцена, над которой смеялись афиняне, сегодня заставляет нас сравнить происходящее с образом психоаналитика. В комедии «Облака» Аристофан изображает Сократа как целителя, который лечит на «кушетке» греческого земледельца Стрепсиада. Это вполне может быть первым письменным упоминанием о кушетке, используемой для терапии.

Если рассматривать кушетку как необходимый элемент для анализа душевных процессов, то оказывается, что она облегчает аналитический процесс и аналитику, и клиенту. В ситуации «глаза в глаза», людям чаще приходится справляться со своими агрессивными импульсами. Если аналитику нужно все время следить за выражением своего лица, он устает и начинает отвлекаться. Ему вовсе не обязательно, чтобы клиент реагировал на выражение лица или жесты, и использование кушетки облегчает ситуацию. Но, это может быть и симптомом конфликта между активным и пассивным сторонами личности.

Агрессивная мужская тенденция «быть делающим» должна быть подчинена пассивной, может быть даже женской, способности слушать и понимать. Возможно, основой профессиональной пригодности психоаналитика-мужчины является его психологически доступная женственность и пассивность. Именно эта составляющая его души помогает ему ждать и прислушиваться, в то время как клиент стремится осознать свое бессознательное. «В противоположность таким объектам, как салфетки или книжный шкаф, аналитическая кушетка подвижна в своей постоянной игре значений. Эти значения, для которых кушетка служит агентом и провокацией, постоянно стремятся к выражению, они представляют собой вольный уход в роскошь воображения» — пишет Стерн.

Классический образ психоаналитика – это всегда пожилой белый мужчина, с небольшой бородкой, сидящий в кресле рядом с кушеткой. Эта легендарная порода психоаналитиков пока ещё достаточно широко представлена, но уже относится к уходящему поколению. Как показывает практика, большая часть современных психоаналитиков – это чаще всего женщины, люди разных национальностей, культуры и менталитета. Жизнь не стоит на месте. Интернет и цифровые технологии меняют всю нашу жизнь, в том числе и психоанализ. Он становится с одной стороны — более доступным, а с другой стороны — более обезличенным. Как это скажется на психоаналитическом пространстве, и как оно будет выглядеть в будущем – покажет время.

Уильям Зинсер, в классическом руководстве по написанию текстов «Как писать хорошо», рассказывает об одной фотографии, которая многие годы висела в его кабинете. Это фотография Элвина Брукса Уайта, и сделана она была, когда писателю было семдесят семь. Седоволосый человек сидит на простой деревянной скамье за простым деревянным столом — три доски на четырех ножках — в небольшом лодочном сарайчике. Из открытого окна видно море. Он печатает на механической пишущей машинке. И кроме него на фото присутствуют только два предмета: пепельница и бочонок из под гвоздей. У писателя на фотографии есть все, что нужно: устройство для письма, лист бумаги и пустая емкость для фраз, которые получились не такими как он хотел. Посетители Зинсера всегда обращали внимание на эту фотографию. Он говорит, что их привлекала сама простота процесса. Тексты Элвина Уайта ценили за его хороший стиль и знаменитую непринужденность.

Каким будет мой кабинет? Я точно знаю, что там будет кушетка и удобное кресло. Книги, картины и торшер. Возможно цветы, подарки и вещи с историей. Широкие подоконники и вид из окна. Он будет очень субъективным, мой кабинет для непринужденного разговора, направляемого случаем.